И про эту церковь в записках Нины Степановны Богдановой:
"С западной стороны пл.Восстания "стояли дома попроще, без всяких претензий на шик. К Пресне сбегала вниз коротенькая и очень узенькая Баррикадная улица, бывшая Кудринская. Она действительно была слишком узка, трамвайные пути занимали почти всю ее ширину. Дома и церковь слишком тесно надвигались на мостовую. Большая белая церковь Покрова на Кудрине, вероятно, стояла со времен села Кудрина Однажды в этой церкви собралась почти вся наша единая трудовая школа номер 23. Уже точно не помню, в каком году, может быть, в 1920, может, в 1921 году наша школа была потрясена трагической смертью одного ученика. И дети, и подростки разных классов пришли на отпевание и панихиду, чтобы отдать последний долг товарищу. Церковь была переполнена. Священник вел службу, а абсолютно все присутствующие пели "Со Святыми упокой..." и другие молитвы. Дети пели, хотя в те годы религия была далеко не в почете.
Церковь сломали, она и правда мешала движению. Трамвайные рельсы тоже убрали. И дома вокруг все снесли. и маленькие и большие, все подряд. И те, что очень мешали движению, и те, что рядом подвернулись. Каменную ограду и сад перед "Вдовьим домом" тоже снесли,от чего улица выиграла, так как дом украсил ее. А на место произведенных разрушений стали завозить землю. Крутого спуска к Зоопарку не стало. На мощном гранитном цоколе возвели грандиозный высотный дом."
"... молодежь, конечно, не представляет, какое в действительности огромное количество храмов Москвы "не сохранилось". Церквей раньше было многое множество и пересчитать их было бы просто невозможно. Для примера скажу, что на Арбатской площади было две больших церкви, на самом Арбате и впадающих в него переулочках было более десятка церквей, на наш Новинский бульвар выходило две церкви и так далее. Я смогу рассказать лишь про некоторые, про те, что оставили впечатление...
Против кинотеатра "Художественный" посреди мостовой стояла громадная серая церковь Бориса и Глеба. Сейчас бы про нее сказали: "На самой дороге! Мешает движению!" А раньше - наоборот, это был как бы остров спасения среди "большого" по тем временам потока транспорта. Слева - трамвай "А" звенит по Бульварному кольцу. Справа - номер 17 бежит с Арбата на Воздвиженку. Да еще извозчики, да еще ломовые лошади! Внутри церкви я бывала неоднократно, но в памяти у меня - первая пасхальная заутреня, когда мама нас с Валечкой /прим: одна из сестер автора/, наконец, взяла именно сюда. Меня тогда поразили необыкновенно толстые разноцветные свечи, которые кругом горели.
Пойдем теперь по Арбату, куда мы еще не заглянули, хотя это такая родная, такая "своя в доску" улица. Я не буду задерживаться возле каждого дома, тут достаточно памятных мест. Можно сесть на туристский автобус и послушать квалифицированную беседу экскурсовода. Ну, а я поплетусь пешочком и буду стараться не очень повторяться.
На правой стороне, если идти по направлению к Смоленскому, стоял знаменитый дом с "привидениями". Он так резко выступал вперед, что около него даже не было тротуара, и прохожие обходили "страшное место" по мостовой. Совсем рядом начинался высокий каменный забор, за которым был большой церковный двор церкви Николы Явленного. А на заборе была нарисована огромная картина, изображающая бурное голубое море, по которому шагал босиком Николай Чудотворец. Это была иллюстрация к известной притче из Священной истории. Некоторые прохожие снимали шапки и крестились на эту картину. Сама церковь находилась за углом, в Серебряном переулке. Если бы церковь сохранилась до наших дней, ее бы сделали "памятником", так как здесь крестили полководца Суворова (он родился в доме своего деда Манукова, и Серебряный переулок раньше назывался Мануковым)."
И про эту церковь кое-что есть в рукописной книге Н.С.Богдановой "Я шагаю по Москве":
"Законоучителем в старших классах был седой священник с внешностью Бога-Саваофа. В 1918 году церковь отделили от государства и из школьных программ исключили Закон Божий. Но в нашей гимназии преподавание его продолжалось, по согласованию с кем-то. А священник, получив разрешение у высшего духовенства, повел всех учениц в "свою" церковь, которая находилась на углу Поварской и Ржевского переулка. Мы подробно осмотрели всю церковь Ржевской Божьей Матери от алтаря до колокольни. Сейчас, очевидно, никому не покажется удивительным, что девочек вдруг впустили в святая святых церкви - в алтарь. А ведь раньше вход туда женщинам был категорически запрещен. Священник показал нам всю церковную утварь и одежду, наглядно рассказал о применении каждого предмета.
В настоящее время кое-где и кое-когда экспонируется кое-что из церковных принадлежностей. Мне приходилось наблюдать, как молодежь "замирает" около витрины и сквозь стекло "пожирает" глазами чашу или митру и пытается установить, "чистое" ли золото и не искусственные ли камни. Могу заверить, что в маленькой, совсем заурядной приходской церквушке вся "посуда" была из чистого золота. И камни были вполне настоящие, да и о синтетике еще и думать не собирались. Праздничные одеяния были расшиты настоящими золотыми нитями и жемчугом. Многие ризы были из серебра и украшены камнями.
Очень скоро после нашей интересной экскурсии в церковь преподавание Закона Божия категорически запретили, всех батюшек от занятий освободили. Девочки стали учиться вместе с мальчиками. Церковь Ржевской Богоматери сломали, как и многие другие."
Вероятно, об этом храме (Святителя Тихона Амафунтского) идет речь в нижеследующем отрывке из записок Н.С.Богдановой "Я шагаю по Москве":
"Сторона Арбатской площади, что тянется от Художественного кинотеатра до Знаменки (улица Фрунзе), была расчищена уже давно, еще когда реконструкция и не начиналась. Здесь, по этой стороне стояло очень много домиков и барских особняков и большая белая церковь. Все они, и дома и церковь, снесены. Я обещала рассказать про церкви, которые мне чем-то памятны. В этой церкви я была один раз по собственной инициативе. Обычно нас брал с собой папа и заставлял простаивать всю долгую службу. Даже ноги болели. В церковь на углу Знаменки я зашла вполне добровольно и вот по какому поводу. Со мною в Губтрамоте работало несколько таких же, пятнадцатилетних "совбарышень", как и я. Жилось нам очень вольготно. Во время работы мы делали уроки, а уже в 2 часа нас отпускали по домам, как несовершеннолетних. В этот злополучный день мы сильно напроказничали. Домой возвращались полные раскаяния, обсуждали со всех сторон наш проступок и, что греха таить, страшась неминуемой расплаты. Мы очень долго провожали друг друга, все говорили и говорили и, наконец, только на Знаменке расстались. И вот тут, терзаемая угрызениями совести и боязнью, я и завернула в церковь. То, что я там увидела, поразило меня - настолько соответствовало моему настроению. Через всю церковь тянулся лозунг, именно лозунг, только написанный не на красном кумаче, а на светлой бумаге, возможно, на обоях. Написано было крупными печатными буквами, и не по-славянски, а по-русски. Лозунг гласил: "Не бойся, только веруй". И, действительно, бояться было нечего. Наш проступок никем обнаружен не был, а мы исправились и больше не шалили. Никогда, ни в одной церкви я никаких лозунгов не видела и даже ни о чем подобном и не слышала. Может быть, здешнего священника осенила новаторская идея? Может, эта церковь была, так называемая, "красная"? Я не знаю."
Грачевка - она же Драчевка - имеет прямое отношение к автору неоднократно цитируемой мной на этом сайте рукописи "Я шагаю по Москве" Нине Степановне Богдановой (1905-1980):
"Я родилась на Драчевке и, как сказано в моей метрике, крещена в "Никола на драчах" церкви. "Драчевка", это старинное название (теперь это Трубная улица) произошло оттого,
что здесь когда-то "драли пшено". Но в годы, когда наша семья здесь жила, эта улица "славилась" уже совершенно другим. Наша мама, снимая новую квартиру, обычно выбирала ту, что подешевле. Однако, соблазнившись сходной ценой квартиры, мама сначала не заметила неприятного соседства. В те времена Драчевка была знаменита своими, так называемыми, "домами терпимости" По улице разгуливали разряженные девицы с накрашенными лицами. Ровно против нашего парадного стоял красный фонарь, а тогда это не обозначало "входа нет", но, совсем наоборот, расшифровывалось "входите, кто угодно, у кого деньги есть". Желающие, понятно, заходили, веселились и развлекались вовсю.
Мама вскоре поняла и разобралась что к чему, и постаралась, нарушив контракт с домовладельцем, перебраться на другую квартиру. Таким образом, я не успела разглядеть свою "родину" Драчевку и познакомиться с ее обитателями."
Про Иверскую в рукописной книге "Я шагаю по Москве" Н.С.Богдановой (текст 1978 года):
"Сейчас уже мало остается в Москве людей, которые видели Иверскую часовню или бывали в ней. Изображение ее на декорациях к пьесе Погодина "Кремлевские куранты" в сущности не дает о ней правильного представления. Я постараюсь описать часовню по своим детским впечатлениям.
Часовня была очень маленькая. Двери ее постоянно были широко открыты. Не потому ли существовало выражение - "распахнули Иверские ворота!" Это я не знаю. Но знаю, что из открытых дверей излучалось необыкновенное сияние и тепло. Понятно, что это исходило от свечей, которые в великом множестве горели в часовне. Внутри часовни было ослепительно светло и необыкновенно жарко. Прямо против дверей помещалась икона Иверской Божьей Матери. Икона эта считалась чудотворной и очень почиталась в народе. Поэтому часовня всегда была битком набита молящимися. Всякий покупал свечу и спешил зажечь перед иконой. А верующие побогаче приносили дары более дорогие. Икона была в золотой ризе и вся сплошь украшена драгоценными камнями, сверкавшими особенно ярко от массы горящих свечей. Вокруг иконы были развешаны нарядные полотенца с вышивкой и красивыми кружевами, очевидно, принесенными верующими. Около иконы стоял серебряный подносик с пожертвованными деньгами. Можно было также опускать монеты в закрытую кружку.
Жертвовали кто сколько мог или хотел. Хочешь - опусти копейку, хочешь - гривенник. Каждую осень, перед началом учебного года, мама приводила меня к Иверской, так как считала, что эта икона помогает в ученье. Нужно было только "приложиться", то есть поцеловать руку Богоматери через "окошечко" в ризе, а потом взять с собой из мешочка, висевшего рядом, кусочек белой ватки.
В последний раз мы были в этой часовне в 1918 году. При выходе, порывом ветра, взятая мною ватка вырвалась из руки и улетела. И, представьте, какое совпадение: больше я пятерок не стала получать. В школе прошла реорганизация, и пятибалльную систему отменили. Правда, через много лет к ней опять вернулись. Но я уже была старой и хорошими отметками совсем не интересовалась.
В детстве никакие глупые (грешные) мысли мне, конечно, не приходили в голову. А сейчас мой почтенный возраст разрешает мне делать любые, самые шальные сопоставления. Ну, например, о доверии, или о честности. Народ в царское время был бедный, серый, в большинстве неграмотный. Народу в целом не доверяли. Трамваев без кондуктора и магазинов без продавца, конечно, не было. Но в Иверской часовне никаких полицейских не было видно, и даже "общественных контролеров" не назначали. Все стояли с умиленными лицами и молились. И никому и в голову не приходило "по ошибке" взять деньги с подносика. Или, вместо ватки, прихватить что-нибудь поценнее. А теперь почему-то случается! Мы с Галей видели на книжной выставке, как были взволнованы и огорчены служащие, обнаружившие пропажу уникальной книги. Какой-то "очень культурный" негодяй "случайно" зачитал ее, оставив на стенде суперобложку. Или - на Международной выставке в Сокольниках, где лежали такие позорные для нас записочки: "Не берите экспонаты по ошибке"!!"
"В юности я ходила не только в школу, но и на работу. В 1920-21 гг я "служила", как тогда называлось, в Губтрамоте. Моя служба помещалась на Ильинке. Теперь это улица Куйбышева. Трамваев в те годы не было и никакого другого транспорта также не водилось. Вот и топала пешком туда и обратно каждый день знакомой дорогой мимо гимназии...
/прим. - бывшая частная гимназия Щепотьевой на углу Воздвиженки и Б.Кисловского/
... и дальше, по Александровскому саду и Красной площади. Сейчас проспект Калинина начинается от самого Кремля, от Троицких ворот. Прежняя Воздвиженка шла от Моховой улицы. А совсем небольшое пространство от современного здания библиотеки им.Ленина до Александровского сада называлось Сапожковская площадь. В 1920 году в Манеже помещался гараж для грузовых машин. Поэтому я всегда обходила правой стороной, по тротуару, и яркая табличка с названием площади меня смущала. Почему площадь "Сапожковская", а не Манежная? Я даже пробовала экзаменовать старых москвичей, и никто решительно не знал! Лишь впоследствии я вычитала, что когда-то давно здесь стояла церковь "Николы в сапожке" и рядом был кабак "Сапожок". Отсюда и долго сохранялось название "Сапожковская площадь".
Александровский сад был в 1920 году совсем-совсем безлюден. Наверху, за кремлевской стеной, прохаживался часовой-солдат с ружьем и с высоты оглядывал одиноких прохожих, торопящихся на работу."
Шапочки-"испанки" - наследие нашей детской моды последних предвоенных лет. Если бы не погоны у военных на следующих двух снимках, можно было бы подумать, что год съемки (1946) назван ошибочно.
